Преступник

Я — преступник. Все знают это. Все, кому надо знать это, знают. Или, всё же, лучше просто сказать: все знают: я — преступник, это — моя тюрьма.

Впрочем, стоит ещё кое-что добавить: я — преступник на пенсии. Не думаю, что мне когда-нибудь ещё доведётся совершить преступление. Всё, что мне остаётся — вспоминать о былом.

***

Как и многие в те годы, я приобщился к преступному миру ещё в детстве — если, конечно, так можно назвать жизнь в средней школе. Мои родители не были богаты, денег давали только на столовку, а экономить на завтраках — так себе удовольствие. Мне нужны были деньги; не то, что бы на что-то конкретное, а так, вообще — карманные деньги для того, чтобы спокойно существовать в обществе, чтобы не прослыть жмотом или нищебродом.

Какой-то одноклассник — его лицо уже давно стёрлось в моей памяти и лишь осколки какого-то общего впечатления от него ещё слегка теплятся в ней — пригласил меня в тусовку. Это было странное местечко на берегу реки, посреди заброшенного сада. Там собирались свои: отбросы общества, барыги в теме, уважаемые авторитеты. Собирались, перетирали свои темы, слушали музон, реже — выясняли по понятиям. По слухам, однажды на такой сходке убили одного зарвавшегося урку.

Но к нам — мелким — это имело весьма посредственное отношение. У нас была своя, почти бессмысленная и беззубая тусовка, и лишь иногда дедам было от нас что-то нужно. Но однажды такой шанс выпал и мне, и я не преминул им воспользоваться.

Дело было поздно вечером. Впрочем, поздно — лишь по меркам шестиклассников, которых отругают дома. Темнота лишь надвинулась на город, и настоящий вечер взрослых лишь начинался. Почему-то я всё ещё оставался; наверное, в том день родителей не было дома и я хотел воспользоваться этим. На самом деле мы уже хотели расходиться — а нас и так осталось лишь двое — но от дедов откололась тень и быстрым шагом направилась к нам.

Его предложение было столь же простым, как и любая другая подобная тема. Нам надо было барыжить товаром там, где ему было неудобно. Он был молод, амбициозен, и даже умён, и вместо бесконечных споров о территории он решил расширять рынок в ту сторону, куда мало кто смотрел. Рынок, представляющий почти бесконечные возможности, что до него уже осознали более именитые бизнесмены.

Одним словом — успех был нам обеспечен. Он давал нам товар, и говорил сколько и когда мы должны вернуть, а сколько на этом наваривались мы — было лишь нашей проблемой. Но проблемой это, конечно, не было: товар был нарасхват, и даже когда спрос проседал, зашибить копейку у меня — уж не знаю насчёт моего коллеги — мы с ним учились в разных школах — получалось.

Так я начал свою преступную деятельность, но всего через пару лет на город стал стремительно наступать широкополосный интернет и прежде многообещающий рынок превратился в выжженное поле. Ещё через несколько лет рынок снова воспрянет с небывалой силой — но уже в другом качестве, в другом мире, далёком от тёмных подворотен и прокуренных коридоров. А тогда мне пришлось срочно переориентироваться. Когда диски перестали продаваться, я стал пиарить унылый бложик одного бизнесмена, но эта затея долго не протянула: как бы он ни старался молодиться, заказчик был не из нашего поколения, и аудиторию ему следовало бы искать в другом месте.

Но всё же некоторый успех был, и мне пришла в голову одна — пусть и не оригинальная — мысль: что, если продолжить толкать товар в этой новой, полностью виртуальной среде? И, конечно, поскольку всё в сети бесплатно, бесплатным будет и товар: за него заплатят толстосумы-рекламодатели. Так, ещё в эпоху, когда слово “торрент” означало “поток”, и появился мой скромный сайт, за который меня впоследствии не раз пытались привлечь. Так начиналась моя дорога к тому, чтобы стать не просто преступником, а Преступником с большой буквы.

И, конечно, имея такую историю за плечом, глупо было бы отрицать, что я и сам слушал, смотрел и играл всё то, чем барыжил. Так вот, была одна вещь, которая в то время поражала меня до глубины души: наряду со всеми этими защитниками справедливости и закона и “просто парнями, оказавшимися в нужном или ненужном месте”, чуть ли не более популярными были преступники — и не те, которых изображают в комическом, карикатурном или попросту назидательном виде, а вполне себе глубоко моральные люди, преступающие закон направо и налево и выходящие сухими из воды. Они делали вещи куда более ужасные, чем то, чем занимались мы, и всё же авторы не выказывали должного негодования. Но на оригинальных дисках, в титрах и на сайтах всегда было недвусмысленно указано, что таких как мы следует изолировать от общества и издатели сделают всё возможное, чтобы закон нас покарал.

Это было странно, и всё же увлекательные приключения, красочные сцены и мощные риффы куда более увлекали меня, и я продолжал распространять товар, набивая — теперь уже не карманы, а счета — всё новыми циферками. Я стал реже появляться на сходках, и всё же не рвал прежние связи окончательно. Уже став дедом, я также привлекал мелких: да так, что они этого не замечали и не просили денег за то, что занимаются для меня рекламой. В конце концов мой новый бизнес был выгоден всем вовлечённым, и лишь “правообладатели” потихоньку точили зуб.

Шли годы, и в какой-то момент я окончательно перестал ощущать себя своим в нашей старой криминальной тусовке. Я не отказывался от ярлыка преступности, навязанного мне законом, но общение с айти-тусовкой потихоньку изменило мой язык, привычки и до некоторой степени даже мировоззрение. Я стал одеваться неряшливо, не бриться по нескольку дней, увлечённо занимаясь разными сторонами моего детища — словом, вёл себя не так, как положено уважаемому бизнесмену.

Я с трудом заставил себя прийти на суд — мы обжаловали блокировку сайта — в приличном костюме. Многие из моих бывших товарищей дистанцировались от меня, нарушившего понятные им правила. Но у меня уже было слишком много знакомых, и когда дело дошло наконец до уголовки (объёмы “недополученной прибыли” исчислялись уже миллионами, а то и сотнями миллионов долларов), заботливый майор предупредил меня заранее, а коллеги из разных стран предложили организовать убежище. В какой-то момент меня превратили в борца за свободу слова и жертву режима, но вскоре оказалось, что вышла ошибочка, и при детальном рассмотрении я-то как раз человек нежелательный на всей территории действия Бернской конвенции.

Впрочем, это не означало, что у меня были серьёзные проблемы: моему отъезду в страны более озабоченные собственным кошельком, нежели преступностью вроде меня, никто не мешал. Так в конце концов и получилось, что конец я встретил под пальмами и в конце концов пережил и его.

Честно говоря, не хочу писать об этом. Все ведь знают, что такое конец света, как это происходит. Мрачная, безнадёжная картина. Миллионы, миллиарды бессмысленных, странных, обычных, глупых смертей. Вот посреди хаоса по улице бредёт человек в окровавленных лохмотьях. Несколькими мгновениями позже его бездыханное тело безвольно растянулось по асфальту. Вот адский огонь испепеляет разом целое здание, и от людей в нём остаётся разве что дым… Нет, лучше не буду вспоминать. Даже вспоминать то, как мне посчастливилось выжить — и то не хочется.

***

Я начал этот рассказ с того, что я — преступник. Так я чувствовал себя всю жизнь, так я чувствую себя и теперь; то, что не осталось жертв моих преступлений не имеет значения, ведь их не было с самого начала. Я — всё равно преступник, согласно законам, какие существовали задолго до моего рождения. А этот мир, в котором не осталось ни надсмотрщиков, ни колючей проволоки — моя тюрьма. Одиночная камера, из которой мне уже не суждено выбраться. Отсюда я пишу, пишу без надежды на то, что моё письмо дойдёт на свободу.