Оруженосец

Вдыхая запах пыли, облачённый в тяжёлые доспехи оруженосец полз к реке. Жалкое было зрелище: он даже не истекал кровью. Победитель не удостоил его чести не то что умереть, но и прикоснуться к лезвию своего меча; как только противник упал на землю, он, не говоря ни слова, удалился.

Вокруг моста собралась толпа простолюдинов, которые никак не могли понять, как же им подобает относиться к поверженному. Опасаясь говорить громко, они всё же не могли удержаться от комментариев и, поскольку говорил почти каждый, в воздухе стоял невнятный гул.

Прошло немало мучительно долгих монотонных минут, прежде чем оруженосец наконец дополз до края и замер. Упасть в реку в доспехах было бы смехотворным самоубийством. Снять доспехи означало бы отдать себя на растерзание толпы. Уж кому как не ему было понимать, что как бы не выглядели зеваки сейчас, они уничтожат любого, кто попадётся.

Вдыхая запах пыли, перемешавшийся со смрадом грязной реки, оруженосец в доспехах беззвучно рассмеялся. Вспоминая события, приведшие его к такому исходу, он хотел смеяться во весь голос, так, чтобы его слышал каждый на этой жалкой планетке, но сил на это уже не осталось.

Спасти его теперь могло только чудо, и надежда, ещё так недавно переполнявшая его грудь, теперь медленно умирала под тяжестью стали, предательски защищавшей его от внешнего мира.

На несколько десятков секунд мир как будто застыл и могло показаться, что так будет продолжаться вечно. Так, конечно, и должно было произойти. Мир оруженосца должен был повиснуть, застыть, замёрзнуть на одном последнем моменте.

Но: лёгкий ветерок подул с моря; с чистого, голубого моря, сохраняющего свою чистоту несмотря на бесчисленные грязные, мутные реки, впадающие в него. Несмотря на бесконечные городки и деревеньки, усеявшие его побережье. Лёгкий ветерок подул, по толпе прокатилась волна молчания, на импровизированную сцену вышло ещё одно действующее лицо.

В соломенной шляпе и нелепо раскрашенной рубахе, пришедший совершенно не подходил этому месту. Даже два самурайских меча, закреплённых на поясе, ещё не давали ему права вот так появляться посреди этой неприглядной сцены. И всё же пришедший излучал уверенность, которой позавидовал бы сам император.

Вдыхая запах пыли и собственного пота, оруженосец в удивлении смотрел на новоприбывшего. Даже не зная намерений последнего, он понимал, что произошло нечто необычное. Он почувствовал, что теперь даже его столь вероятная смерть не будет напрасной.

Толпа простолюдинов, поначалу замешкавшаяся, наконец оправилась. Ропот, стихнувший на несколько секунд, стал теперь ещё громче и агрессивнее. Казалось, они теперь были готовы уничтожить обоих нарушителей спокойствия. Не слишком смелые и не слишком сильные по отдельности, сейчас они представляли из себя мощную силу. Внезапно появившийся странник нарушил баланс, разрушил их представления о подобающем и теперь даже блестящие на солнце доспехи уже не были преградой.

Но странника в соломенной шляпе, казалось, толпа совершенно не волновала. Он спокойно продолжал входить на сцену, в самый эпицентр событий. Неспеша подойдя к поверженному, он проговорил твёрдым, с долей драматизма, голосом:

— Ты, чьей храбрости хватило восстать против своего господина, зачем лежишь на земле, как поверженная гадюка? Неужели ты думаешь, что тонкие пластины стали защитят такого как ты? Если это всё, на что ты способен, разве ты можешь считать себя достойным вдыхать драгоценный воздух? Разве достоин ты жить? — в этом месте он сделал паузу, как будто давая время ответить на свои вопросы, а затем продолжил, — Но я дарую тебе жизнь, если ты готов отдать её моему ордену.

В его последних словах чувствовалась окончательность. Как будто взамен старому, новый приговор был объявлен оруженосцу. Чудо пришло, пусть и одетое в абсурдно пёструю рубаху — такие детали не имели значения. Чудо пришло, и он должен был преклониться перед ним, отринуть остатки своей бунтарской воли, приведшей его сюда.

— Клянусь, — произнёс оруженосец в доспехах, с трудом принявший подобающую ситуации позу, — клянусь следовать за тобой, куда пожелаешь, мой господин, клянусь исполнять твои приказы, клянусь стать твоим безропотным орудием.

Произнося эти слова, оруженосец чувствовал необычное воодушевление. Никогда прежде он так остро не ощущал свою причастность к высшим силам — ни присягая на верность своему бывшему господину, ни принимая участие в религиозных ритуалах, ни, тем более, в тот момент, когда он восстал против этих сил. Теперь же он чувствовал, как с каждым словом его воля, его бесполезное эго перетекают, переплавляются в кусочек чего-то большого, почти божественного.

“Пусть я умру, — теперь уже чётко подумал он, — самой нелепой смертью — неважно. Ведь сколь бы ещё времени мне не отвели боги, я проведу его в служении достойному Господину”.

— Как скажешь, — ответил странник, — Сними эту нелепую груду стали и следуй за мной. Что же до вас, — он обратился к толпе, медленно подвигавшейся к мосту, — я оборву жизнь любого, кто помешает мне или этому человеку.

При этих словах он положил ладонь на рукоять катаны и обнажил пару сантиметров лезвия. Ропот усилился, стал более хаотичным, несколько человек из первых рядов в страхе отступили, затерялись в толпе. На их место вышли новые: то ли более готовые к драке, то ли случайно вынесенные беспорядочным течением толпы.

— Сейчас! — выкрикнул кто-то, заметив как оруженосец снимает с себя защитные пластины.

Небольшая группа вырвалась из толпы, пробежала несколько метров с направленными вперёд вилами, топорами, импровизированными копьями. Но потеряв за собой поддержку толпы, они стали один за другим неловко останавливаться, трусливо переглядываться в надежде, что кто-то из их товарищей будет первым.

Странник стоял на мосту невозмутимо, так до конца и не обнажив свой меч. Он сурово посмотрел в глаза передового отряда, и тот окончательно смешался, рассыпался. Испуганные простолюдины побросали своё оружие и разбежались. Много лет спустя они будут повторять историю о том, как “видели демона”, то ли и вправду веря в это, то ли чтобы оправдать своё позорное бегство.

Наконец, в последний раз вдохнув пыльную землю, оруженосец с трудом поднялся. На нём более не блестели доспехи. Лишь неброская, практичная одежда, подобающая его положению. Или, быть может не совсем: он более не оруженосец, а преданный последователь своего нового господина. Уже через несколько часов он получит новую одежду, новою роль, новое имя, а пока две фигуры молча уходят с моста, оставляя толпу судачить о произошедшем.