003

Проснувшись посреди ночи, я почему-то тут же понимаю, что вернуться обратно в сон не получится. Для проформу я всё же пытаюсь лежать смирно, с закрытыми глазами, но в не занятую ничем голову тут же начинают струиться мысли об истории, поджидающей меня в кабинете. В процессе перевода я, как обычно, абстрагировался от смысла написанного, оперируя лишь словами и фразами, грамматическими конструкциями, стилем и, как это не странно, значением слов, но всё же не целостным смыслом всего написанного. Теперь же, когда мне не нужно занимать себя тонкостями перевода, я задумываюсь над историей самой по себе.

Сдавшись этим мыслям и признав, что заснуть не получится, я тихонько выскальзываю из кровати и спускаюсь на кухню. Налив стакан воды, я залпом выпиваю половину и лишь затем осознаю, что не хочу пить. Но а что я вообще сейчас хочу? Бросаю взгляд на дверь кабинета, но она лишь подтверждает мои опасения: нет, работать над переводом я сейчас тоже не хочу. Перебрав ещё несколько вариантов, я останавливаюсь на наиболее подходящем и выхожу в сад. Вдыхаю свежий воздух, переполненный ароматом ночных цветов, аккуратно прохожу по ночным тропинкам.

Наконец, сделав круг вокруг дома, я понимаю, что могло бы меня занять. Я направляю свои шаги наверх, к пику, на котором верхушка одинокой сосны представляет собой наивысшую точку во всей округе. Но в темноте ночи не сосна и не вид свысока привлекают меня. Дойдя до обрыва, я привычно нащупываю начало верёвочной лестницы и принимаюсь аккуратно спускаться. Под моим весом лестница, устремлённая как будто бы в развергнувшуюся по таком случаю пропасть, начинает качаться, как будто бы угрожая меня в эту пропасть сбросить.

Где-то на середине лестницы процесс спуска начинает представляться мне бесконечной работой, на которую я зачем-то подписался несколько лет назад. Память о тех недавних мгновениях, когда я принимал решение спуститься, расплывается и мне чудится как будто я так и очнулся здесь ото сна и наконец вспомнил, что надо бы перебирать руками и ногами. Но как бы ни сильна была эта иллюзия бесконечности, я начинаю замечать, что шум волн становится всё ближе и ближе и вдруг — я ещё по-прежнему не ожидаю этого — моя нога врезается в твёрдую землю, — впрочем тут же несколько меняющую свою форму, сотканную из как будто случайно разбросанных камней.

Вернувшись в этот реальный мир я бреду по берегу в направлении волн. Дойдя до края я сажусь и поддавшись импульсу, начинаю пускать навстречу морю камешки. Хотя разглядеть что-либо затруднительно, я всё же стараюсь выбирать плоские камни и кидаю их параллельно поверхности, придавая вращение в надежде заставить море отразить чужеродный объект хотя бы один раз. Я увлекаюсь этим занятием настолько, что начинаю потихоньку переползать на новое место в погоне за наиболее перспективными экземплярами. Тщетно.

В какой-то момент бросив очередной камушек в воду — я уже бросил всякую надежду заставить его подскакивать, — я предаюсь абстрактным размышлениям. Что я делаю? Если опустить за скобки энергию, затрачиваемою лично мной: актуализирую потенциальную энергию камня: после моего броска он становится немного ближе к центру земли. Должно быть, в процессе вырабатывается ничтожное количество тепловой энергии из-за трения о воздух, воду и наконец столкновения с морским дном, усеянным такими же камнями. Да, я сижу и под покровом ночи приближаю тепловую смерть вселенной.

Эта мысль заставляет меня улыбнуться. Я кидаю ещё один камушек в море, слушаю приятный бульк и поднимаюсь. Но даже когда последние отзвуки булька утихли в моём сознании, я продолжаю думать о том, что волны, пущенные камнем по поверхности воды, так и продолжат распространяться и ничто, в конце концов, не сможет заглушить их след.

Тут мои мысли об истории вновь всплывают на поверхность. “Интересно, а что думал главный герой, когда бросал камни в воду?”. Не мог же он их, в самом деле, не бросать, проводя столько времени у моря. Но автор умолчал и о том, как его рассказчик бросал камни в воду, и о том, что в это время думал. Быть может, автору не приходилось ни о чём таком думать, бросая камни? О чём же он думал, бросая в море свою попутчицу, а затем и себя? Об этом он уже не напишет, и нам — если только это имеет хоть какой-то смысл — остаётся только предполагать.

Я медленно бреду вдоль берега и продолжаю думать о его смерти. “В конце концов, все мы, живые, вышли из моря. Разве так уж неестественно для нас вернуться туда в трудный час и раствориться в первозданном бытие?”. Так говорит его персонаж, и как будто чтобы заставить читателя раздумывать о том, совпадают ли эти мысли с мнением самого автора, он добавляет реплику его друга: “Даже умри ты в море, твой труп наверняка найдут и сожгут, как и всех остальных. Разве только в открытом океане топиться”. Так это или нет, доподлинно не знают ни протагонист, ни я. Впрочем, в отличии от протагониста я всё же знаю, что тело автора нашли, но, может статься, лишь потому, что искали.

Я вспоминаю то время и как тогда, впервые услышав его имя, узнал об этом.

— Вот неудачник! Сам умер, а такую красотку заставил страдать.

— У них все знаменитости так кончают.

— Вы собственно о ком? — спросил я тогда.

— А, очередной модный писатель.

— Тот ещё наркоман, говорят.

— Да все эти писатели — наркоманы.

Я пожалел, что задал этот вопрос. Мне и так было не комфортно находиться рядом, но стало ещё противнее. Стараясь не прислушиваться к дальнейшей беседе, я лишь усерднее принялся за работу.

Вернувшись из этого неприятного воспоминания в настоящее, я внезапно осознаю, что о “такой красотке” ничего с тех пор не слышал. Кто знает, она, должно быть, ещё жива. И сейчас, быть может, так же вглядывается в тёмное море и думает о своём умершем любовнике. Впрочем, вряд ли, тут же осознаю я: если только она не переехала, у неё сейчас, должно быть, уже утро. Быть может, она как ни в чём не бывало идёт на работу. Быть может, спит после ночной попойки. Начав представлять, я почему-то уже не сомневаюсь, что она жива.

Странное чувство. Думаешь о человеке как о прошедшей эпохе, а ведь можно купить билет и уже через несколько дней встретиться с человеком, знавшем его лично. Впрочем, сомневаюсь, что она захочет говорить о нём. Нет, с большой вероятностью она скрывается от толп журналистов и зевак. Или же напротив, ищет, кому бы подороже продать свою историю? Или она уже продала её? Может статься, что я и попросту не знаю, что такие новости ещё не дошли до нас. “Надо будет провести небольшое расследование”, думаю я.

Дойдя до конца скалы, отмечающей конец пляжа, я разворачиваюсь и иду в обратную сторону. Мысли, которые я думал идя вперёд, теперь разворачиваются передо мной в обратном порядке. Впрочем, слишком скоро я начинаю придавать внимание самому этому обстоятельству и, рассмеявшись и стряхнув с себя его очарование, поворачиваю обратно, к лестнице наверх.